- Понимаю автора вопроса, сам бы мог себе его задать. А как красиво можно сформулировать про тех, которые «достали»! Некоторые формулируют красиво – как достали все – до патриарха и президента включительно. Если б у нас духовенство было духовным, священство – святым, жены красивыми и терпеливыми, мужья – зарабатывающими, верными, такими, за которыми как за каменной стеной, дети – послушными и хорошо осваивающими знания, коллеги – понимающими, начальники – твердыми, но при этом входящими в мои жизненные обстоятельства, господа полицейские – никогда не берущими никаких дополнительных вознаграждений на дорогах и в офисах, – вот жизнь бы началась! Я скажу даже: она начнется для некоторых, это место имеет некое название – рай. Примерно там так и будет – и с президентом, и с полицейскими, с женами, с мужьями, с детьми. А вопрос только такой: «А я в том раю что бы делал? Меня туда можно пустить, если все будут такими?»

На самом деле, значительно труднее долго находиться рядом со святыми, чем с обычными людьми. Мне с канонизированными святыми не приходилось общаться, но с людьми глубокой, благочестивой, серьезной жизни приходилось. Руководствуясь правилом «никого не называй блаженным до смерти», я расскажу об одном усопшем уже человеке – это протопресвитер Александр Киселев, который был духовным руководителем покойного патриарха Алексия II, когда тот был маленьким. Это священник, десятилетия прослуживший в Эстонии, в эмиграции, в конце жизни – в России, и уже здесь я с ним и познакомился. Дистанция была в много десятилетий между нами, но как-то отец Александр к нашему храму и ко мне редким вниманием расположился, и довольно часто на протяжении нескольких лет мы с ним общались.

Это было тяжело. Он был абсолютно не «дед Щукарь», как иногда о святых престарелых говорят: «Добрый старик, любовью и лаской покрывающий всякие наши немощи». При нем всякая твоя фальшь, привычно благочестивые слова и иные вещи, как штампы из нас исходящие, вдруг выявлялись, как выявляется всякая неправда.

Припомню такой эпизод: однажды мы вместе были на юбилее одного очень хорошего, заслуженного священника. Ну, и как бывает на юбилеях, здравица за здравицей, юбиляра вознесли уже до таких высот, что, если бы он был несколько иной весовой категории, ему бы полагалось взлететь над стулом в этот момент. Каждый из нас знает, как это бывает.

И где-то в середине трапезы отец Александр встает и говорит: «Батюшка дорогой, сижу, слушаю и думаю, что вот такие слова человеку позволяется слышать только один раз – на собственных похоронах». Как-то он так сказал это не едко, без сарказма, с любовью, с жалостью, встало все на место – юбиляру после этого как-то стало удобнее жить, и другие уже себя сдержали.

Так вот, святость – это встреча с таким называнием вещей своими именами. Мы готовы о себе услышать все своими именами? Может быть, для начала нам стоит потерпеть невымытую сковородку, сварливого начальника, неидеальных детей и толкающихся в метро, в автобусах, или, если у нас есть автомобиль, на автотрассах своих соотечественников? Просто потому, что мы – одни из них.

Что ещё можно сказать? Я не берусь советовать. Как я стараюсь выкарабкиваться из этих ситуаций, когда раздражает все, дома, предположим? Идешь или едешь, и чувствуешь это накопившееся раздражение и дурное ожидание того, что тебя ждет. Постарайся потерять ещё десять минут, выйти за три остановки до дома, пройдись пешком. Я не скажу высоких вещей: «Твори умную молитву и пусть все земное станет для тебя несуществующим», но так, слегка, перестань жить бессознательно, как лягушка, реагирующая на уколы.

Собственная раздражительность – это ведь рефлекторное существование, на раздражение отвечаем рефлексом естества, а мы вроде как призваны жить несколько выше естества. Достигается это в такой добродетели, которая по-славянски звучит непонятно – трезвление, а на обычном языке, для нас доступном, будет обозначать некую меру самоконтроля, что я отдаю себе отчет, что сейчас со мной происходит, и что я буду делать, как общаться. Прийти в такую некоторую меру самоконтроля, т.е. трезвления, под силу, это не какой-то Монблан духовности.

Вторая вещь может показаться чуть сложнее, но тоже достижима. Перед тем как любому человеку, который тебя чрезвычайно утомил, сказать нечто вразумляющее коротко, в двух фразах или в трех словах скажи (про себя, конечно) слова: «Спаси, Господи, этого раба Твоего». И, глядишь, ты уже сможешь общаться с ним несколько по-другому. Но только скажи про себя! Чтобы не получилось, как в известной истории про двух православных женщин на Крестном ходу (сам свидетель, поэтому имею право рассказать), как одна идет и говорит, слегка подтолкнув свою сомолитвенницу: «Спаси тебя Христос, матушка». А та отвечает ей с еще большей любовью: «Нет, мать, это тебя спаси Христос». Поэтому дело не в том, чтобы вот так сказать, а чтобы искренне помолиться.

Что еще? Простые есть вещи – если совсем уж не справляешься дома, пойти и голову под холодную воду подставить. Мы существа простые, душевно-телесные, психосоматически работаем. И поэтому удержание себя в некоторой мере отрезвления на какое-то время тоже помогает тому, чтобы справляться с реакциями на окружающую действительность. Совсем уж в идеале, помогает по отношению к реально близким тебе людям, которые сейчас духовно далеки от тебя страшно, но жизнь с которыми не расплести: родители, жена, муж, дети, друзья и коллеги. Каждый из нас знает о них не только, чем они нас «достали». У нас есть у каждого о них другой опыт. Эту женщину я когда-то полюбил и захотел на ней жениться, мои дети – я держал их на руках, я мыл их в ванночке, даже уже потом, когда они выросли, у нас были минуты, когда мы разговаривали так, что у меня до сих пор теплеет на сердце, когда я об этом вспоминаю. Старая бухгалтерша, от которой не ждал ничего хорошего тогда, когда мне было очень трудно, просидела со мной полтора часа, мы вместе пили чай (коньяк), и у нее нашлось время не на своих близких, не на какие-то свои заботы, а на меня, я же это помню наряду со всем! Помните хорошее. Эти простые слова также можно себе напоминать. Помните хорошее!

Записала Тамара Амелина.